13 мая 1836 года началось строительство первой в России железной дороги по маршруту Петербург – Царское Село – Павловск. Она стала первой в стране железной дорогой общественного пользования. Строительством Царскосельской железной дороги руководил австрийский инженер Ф. Герстнер. Несколько месяцев в России он изучал местные пути сообщения, а затем представил Николаю I доклад о необходимости строительства железных дорог в России. После рассмотрения специальным комитетом всех аспектов, Герстнеру была выдана привилегия на постройку железной дороги и было дозволено учредить акционерное общество с капиталом в 3 млн. рублей. В результате через полгода средства на строительство были собраны, и в апреле 1836 года Указ Николая I о сооружении Царскосельской железной дороги был обнародован.
Строительство дороги планировалось завершить за 5 месяцев. Почти всю трассу распределили на участки, отданные подрядчикам, а техническое руководство осуществляли 17 инженеров, пятеро из которых уже имели опыт подобных работ на железных дорогах Англии. Стройку охраняли около сотни смотрителей и солдат. Всего в период строительства на трассе работало более 3 тысяч человек. Главными рабочими инструментами являлись лопаты и кирки, использовались тачки и конные повозки.
В августе приступили к укладке железнодорожного полотна и за месяц уложили 5 км. Причем для Царскосельской дороги Герстнером была выбрана колея шириной 1829 мм. По его мнению, принятая в Европе ширина 1435 мм была слишком мала для создания правильной конструкции паровозов и вагонов. Практически все составляющие железной дороги закупались за границей.
Строительный сезон 1836 года заканчивался, но работы завершены не были. Чтобы спасти положение и репутацию, Герстнер решил открыть движение на готовом участке дороги между Царским Селом и Павловском (3,5 версты). Первая поездка поезда с конной тягой по этому маршруту состоялась в конце сентября и заняла 15 минут. Вскоре на железную дорогу был доставлен из Англии паровоз, и 6 ноября был совершен первый рейс поезда на паровой тяге. Поездки были бесплатными, поэтому в каждый вагон набивалось до 50 человек.
Участок между Петербургом и Царским Селом длиной 25 километров был открыт (30 октября) 11 ноября 1837 года. Это стало официальной датой открытия Царскосельской железной дороги. Первый поезд, который вел сам Герстнер, состоящий из паровоза и восьми вагонов, в одном из которых ехал император Николай I, прошел это расстояние за 35 минут.
Привыкали к новому способу передвижения долго: прокладывать железные дороги по всей стране начали только в 1870-х. Поначалу поезда казались простым людям чудовищами: например, странница Феклуша в «Грозе» Александра Островского весьма реалистично для того времени ужасалась «огненному змию».
Боясь разорения, владельцы дилижансов вместе с извозчиками охотно поддерживали слухи о том, что скорость движения поездов развивает болезнь мозга, дым из трубы убивает пролетающих птиц, а если паровоз взорвется, то пассажиров разорвет на куски.
Зловещая атмосфера окутывала поезда и по другой причине: при строительстве дорог умирало очень много рабочих, их хоронили вдоль прокладываемой трассы. Одной из самых гибельных для строителей была железная дорога между Москвой и Петербургом. Николай Некрасов посвятил ей одноименную поэму, где в лунном сиянии мчался в поезде мальчик Ваня и видел жуткий сон:
Тень набежала на стекла морозные…
Что там? Толпа мертвецов!
То обгоняют дорогу чугунную,
То сторонами бегут.
А для многих массовый страх перед поездами был возможностью показать собственную удаль. Подросток Коля из романа Федора Достоевского «Братья Карамазовы» на спор лег между рельсами и лежал ничком, пока над ним на всех парах несся поезд. «Засверкали из тьмы два красные фонаря, загрохотало приближающееся чудовище. „Беги, беги долой с рельсов!“ — закричали Коле из кустов умиравшие от страха мальчишки». И хотя Коля с перепугу лишился чувств, «слава „отчаянного“ за ним укрепилась навеки». Так же поступали и многие смельчаки в реальной жизни.
Даже к концу века, когда поезда стали обыденностью, этот страх, почти суеверный, не исчез полностью. В рассказе Леонида Андреева «Мельком» громыхающие поезда продолжали пугать и маленькую пригородную платформу, и самого рассказчика: «…из-за стены, закрывавшей от меня правую сторону пути, внезапно вырвалось черное и огненное чудовище и промчалось, как вихрь, с громом и лязгом, таща за собой тяжелые вагоны».
С темой смерти поезда были связаны неразрывно: новый транспорт оказался для многих способом покончить с собой. Благодаря Льву Толстому образ паровоза-убийцы стал знаковым для русской литературы.
Анна Каренина была самой известной жертвой поезда. Но задолго до нее, еще в начале романа, погиб под колесами и сторож: «…был ли он пьян, или слишком закутан от сильного мороза, не слыхал отодвигаемого задом поезда, и его раздавили». На Анну его смерть, «ужасная» или «напротив, самая легкая, мгновенная», произвела сокрушительное впечатление. В конечном счете, именно это воспоминание толкнуло ее на рельсы: «И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что ей надо делать».
А писатель Леонид Андреев в юности и сам лег под поезд из-за несчастной любви, но, к счастью, остался в живых. Однако в его рассказе «Молчание» трагичную судьбу Карениной разделила дочь священника Вера: «Более не видали ее живою, так как она в этот вечер бросилась под поезд, и поезд пополам перерезал ее». Лев Толстой, внимательно читавший рассказы Андреева, всегда хвалил «Молчание».
Со временем поездки по железной дороге перестали быть привилегией помещиков и дворян, и редкий автор в XIX веке обходился без описаний станционной и вагонной суеты. Еще в 1862 году Николай Лесков в серии дорожных очерков писал, как незадолго до прибытия все бежали пить чай, «но до чая дотолпиться нельзя, и половина пассажиров несолоно хлебавши возвращается в свои вагоны».
В рассказе Антона Чехова «Один из многих» заваленный поручениями дачник жаловался: «…на вокзале и в вагоне будешь стоять… весь в кульках, в картонках и в прочей дряни. А тронется поезд, публика начинает швырять во все стороны твой багаж: ты своими вещами чужие места занял». Апогеем же дорожной неразберихи по-чеховски стал рассказ «В вагоне», где почтовый поезд мчался на всех парах «от станции „Веселый Трах-Тарарах“ до станции „Спасайся, кто может!“.
К концу века эта картина практически не изменилась. В рассказе Леонида Андреева „Петька на даче“ изображен все такой же пестрый, многолюдный вокзал „с его разноголосою сутолокою, грохотом приходящих поездов, свистками паровозов“ и „торопливыми пассажирами, которые все идут и идут, точно им и конца нету“.
Когда сборы и проводы оставались позади, пассажиры устраивались поудобнее и начинали разглядывать тех, кто ехал рядом. Герой чеховского „В вагоне“ был окружен чехардой персонажей: вокруг были старушонки с котомками, пыхтящий крестьянин, косарь в цилиндре, гимназисты с папиросами. Там же храпел судебный следователь, рядом с ним дремала „хорошенькая“, и „под скамьями спит богатырским сном народ“.
Лев Толстой в „Анне Карениной“ создавал характерные образы парой штрихов: молодцеватый кондуктор, гвардейский офицер, который прямо держался и строго оглядывался, вертлявый купчик с сумкой, мужик с мешком через плечо. В вагонах Толстого можно было встретить и купца, по молодости промотавшего состояние, и отставного офицера, который все попробовал в этой жизни, и скромного артиллериста, ехавшего добровольцем на Сербскую войну.
Галерею пассажиров представили и очерки Николая Гарина-Михайловского „В сутолоке провинциальной жизни“. В отделении первого класса для некурящих сидели люди „хорошего тона, чопорные и скучные“.
Другое дело — отделение для курящих, где были „облака дыма, всегда бодрый, довольный кружок кавалеристов и разговоры о скачках“ и две подруги в шляпках громадных размеров. А на площадке третьего класса расположилась „счастливая, ветром растрепанная парочка“ — беззаботный студент и курсистка.
Не все попутчики героев русской литературы оставались мимолетными образами — с кем-то герои вступали в разговор, особенно если путь предстоял неблизкий. Так познакомились в вагоне Анна Каренина и мать Вронского, а в рассказе Александра Куприна „На разъезде“ завязался роман между путешественником и его случайной замужней спутницей. В романе Достоевского „Идиот“ беседа в утреннем поезде, который „на всех парах подходил к Петербургу“, свела главных героев — князя Мышкина и купца Рогожина.
Иногда дорожная болтовня приводила к казусам. В рассказе Николая Лескова „Путешествие с нигилистом“ пассажиров в поездах рассаживали как попало: „Какой класс ни возьми, все выходит одно и то же — все являются вместе“. Вагоны не топили, буфетов не было, оставалось греться спиртным из дорожных фляжек и обсуждать все подряд. В итоге, подозревая друг друга, попутчики приняли прокурора судебной палаты за вора и террориста.
А для Позднышева в „Крейцеровой сонате“ Толстого вагон стал настоящей исповедальней. Он сообщил попутчикам, что убил жену, а затем всю дорогу рассказывал печальную историю своего брака. Поведал ревнивый помещик и о том, каким мучением стали для него „восемь часов по чугунке“: „Оттого ли, что, сев в вагон, я живо представил себя уже приехавшим, или оттого, что железная дорога так возбуждающе действует на людей, но только, с тех пор как я сел в вагон, я уже не мог владеть своим воображением“.
Александр Куприн язвительно замечал в повести „Впотьмах“, что человек, долго едущий по железной дороге, от скуки делается „пошло-любопытен“ и „докучает соседям ненужными расспросами“. Но к концу века поезда стали удобнее, и настроение пассажиров изменилось вместе с темами разговоров. „Мы вошли в вагон с желанием отдохнуть“, — писал Леонид Андреев в рассказе „В поезде“.
Говорили уже не от скуки и не для того, чтобы убить время — к неторопливой беседе располагала сама обстановка. Люди вели разговоры обо всем на свете „в призрачных сумерках вагона под тихий звон колес, не видя друг друга, но чувствуя, как растет близость и нежная приязнь“.
Так к концу XIX века поезда, прежде пугавшие, дымившие и суетные, стали способом побега от действительности. Убаюканные стуком колес, пассажиры словно оказывались вне времени и пространства. И если поговорить было не с кем, то всегда можно поразмышлять — о себе, о жизни, о прошлом и о грядущем.
В повести Николая Гарина-Михайловского „Гимназисты“ молчаливой дорожной мечтательности поддалась даже шумная молодежь. Наташа Карташева глядела в окно вагона на закатную степь и погружалась в приятную щемящую задумчивость, „какая охватывает под вечер у открытого окна в быстро несущемся поезде“. А ее брату Теме казалось, будто из темноты что-то смотрит на них, „точно тени былых хозяев глядят в яркие окна вагонов“.
На границе веков Леонид Андреев подытожил неизбежную перемену отношений человека с поездом: „Для людей в вагоне нет настоящего, проклятого настоящего, что в тисках держит мысль и в движении руки — быть может, оттого люди в вагоне и становятся философами“.
https://vk.com/video159881865_456239931
Чокнутые (фильм, 1991)
https://ok.ru/video/97658014444